Малыш 44 - Страница 28

— Он признался?

— Нет.

На лице Василия отразилось явное облегчение. Он знаком приказал тюремщику поставить арестованного на ноги, в то время как человечек средних лет в коричневом костюме шагнул вперед и, улыбаясь, протянул Льву руку.

— Доктор Роман Хвостов. Я — психиатр.

— Лев Демидов.

— Весьма рад знакомству.

Они пожали друг другу руки. Хвостов кивнул на арестованного.

— На его счет можете не беспокоиться.

Хвостов повел их в операционную, дверь в которую отпер сам, и жестом предложил им войти внутрь, словно они были детьми, которых он приглашал в комнату для игр. Операционная была маленькой и чистенькой. Посередине стояло кресло с красной кожаной обивкой, привинченное к полу, выложенному белой плиткой. Сбоку торчали несколько рычагов, с помощью которых кресло можно было разложить, превратив его чуть ли не в кровать, а потом вновь поднять спинку в вертикальное положение. На стенах висели застекленные шкафчики, на полках которых стояли бутылки, баночки и коробочки с пилюлями; на каждой из них красовалась белая табличка с черной маркировкой, сделанной аккуратным мелким почерком. Под одним из шкафчиков находился металлический поднос с набором самых разных хирургических инструментов. В воздухе чувствовался резкий запах дезинфицирующего средства. Бродский не сопротивлялся, когда его пристегивали ремнями к креслу. Его запястья, лодыжки и шею обхватили черные кожаные ремни. Лев привязывал ему ноги, пока Василий занимался руками. Когда они закончили, пленник уже не мог пошевелиться, даже если бы и хотел. Лев отступил на шаг. Хвостов тем временем тщательно мыл руки над раковиной.

— Одно время я работал в ГУЛАГе, неподалеку от города Молотов. В больнице было полно пациентов, прикидывающихся душевнобольными. Они готовы были на что угодно, только бы не работать. Метались по палате, как звери, выкрикивали непристойности, рвали на себе одежду, мастурбировали у всех на виду, испражнялись на пол — словом, делали все, чтобы убедить врачей в том, что они повредились рассудком. На первый взгляд все выглядело вполне правдоподобно. Но моя работа заключалась в том, чтобы отличить, кто из них симулянт, а кто действительно помешался. Для этой цели использовались многочисленные академические тесты, но заключенные быстренько понимали, что к чему, да еще и обменивались сведениями. В итоге все очень быстро сообразили, как нужно себя вести, чтобы обмануть систему. Например, пациент, объявивший себя Гитлером, лошадью или еще кем-нибудь, почти наверняка симулировал помешательство. Поэтому пациенты прекратили изображать Гитлера, придумывая намного более изощренные способы ввести меня в заблуждение. Так что в конце концов у меня оставался один-единственный способ узнать правду.

Он наполнил шприц желтой маслянистой жидкостью, положил его на металлический поднос и принялся осторожно срезать рукав рубашки заключенного, после чего перехватил ему предплечье резиновым жгутом, чтобы обнажить толстую синюю вену, которая моментально проступила на коже. Хвостов обратился к пленнику:

— Я слышал, вы имеете некоторое медицинское образование. Я намерен ввести вам камфарное масло в кровяное русло. Вы понимаете, что с вами будет после этого?

— Мое медицинское образование ограничивается оказанием людям помощи.

— Это тоже помогает людям. Особенно тем, кто пребывает в досадном заблуждении. Камфарное масло вызовет у вас эпилептический припадок и судороги. И, пока они будут продолжаться, вы не сможете лгать. Собственно говоря, вы вообще ничего не сможете делать. Но если вы сумеете заговорить, то скажете одну только правду.

— В таком случае приступайте. Колите свое масло. И слушайте, что я потом скажу.

Хвостов повернулся ко Льву.

— Нам понадобится резиновый кляп. Он помешает ему откусить себе язык во время самого сильного приступа. Однако, как только он успокоится, мы вынем его, и вы сможете задавать ему свои вопросы.

Василий взял с подноса скальпель и принялся чистить им ногти, вытирая грязь о халат. Закончив, он отложил скальпель в сторону и сунул руку в карман, достав оттуда сигарету. Врач покачал головой.

— Только не здесь, пожалуйста.

Василий спрятал сигарету. Врач внимательно осмотрел шприц — на кончике иглы повисла капля желтоватой жидкости. Удовлетворенный, он погрузил иглу Бродскому в вену.

— Ни в коем случае нельзя спешить. Если ввести масло слишком быстро, у него может случиться эмболия.

Он нажал на поршень, и вязкая, как патока, желтоватая жидкость потекла из шприца в вену заключенного.

Снадобье возымело почти мгновенный эффект. Внезапно из глаз Бродского исчезли последние проблески разума, они закатились, и тело его затряслось, словно на кресло, к которому он был привязан, подали напряжение в тысячу вольт. Игла по-прежнему оставалась у него в руке, и лишь небольшая часть масла успела перетечь из шприца в вену.

— А теперь введем еще немножко.

В вену попали еще пять миллилитров, и в уголках рта Бродского появились пузырьки пены, маленькие белые пузырьки.

— А теперь подождем, подождем, подождем немножко, а потом введем остальное.

Хвостов выдавил из шприца последние капли маслянистой жидкости, вытащил иглу и прижал ватку к крошечной ранке, после чего отступил назад.

Бродский уже ничем не походил на человека. Скорее, он напоминал машину, которая пошла вразнос и грозила сорваться с фундамента. Тело его рвалось из ремней и натягивало их так, словно на него действовала какая-то внешняя сила. Раздался сухой треск. Это сломалась косточка в запястье, когда он рванул его особенно сильно. Хвостов уставился на раненую руку, которая уже начала отекать: