— Лев?
Он выпрямился во весь рост, включил фонарик и увидел Раису.
Он направил луч прямо ей в лицо.
— За тобой следили?
— Нет.
— Зачем ты пришла сюда?
— Чтобы задать тебе тот же самый вопрос.
— Я уже сказал тебе. Убита маленькая девочка. У милиции есть подозреваемый, но я не думаю…
Раиса нетерпеливо перебила его.
— Ты не думаешь, что он виновен?
— Да.
— С каких пор это тебя беспокоит?
— Раиса, я всего лишь пытаюсь…
— Лев, остановись, потому что я не выдержу, если ты начнешь рассказывать мне, что пришел сюда, потому что это правильно и тобой движет стремление к справедливости. Будем откровенны. Это все плохо кончится, а то, что кончается плохо для тебя, кончается плохо и для меня.
— Ты хочешь, чтобы я вообще ничего не делал?
Раиса вдруг разозлилась.
— Я что, должна тебе в ножки поклониться, потому что ты затеял частное расследование? По всей стране страдают невинные люди, и я ничего не могу с этим поделать, разве что попытаться не оказаться одной из них.
— Ты веришь, что, если мы склоним головы и не будем вести себя предосудительно, это нам поможет? Ты и раньше не делала ничего плохого, но тебя хотели казнить как предательницу. Ничегонеделание — вовсе не гарантия, что нас не арестуют. Уж этот урок я усвоил накрепко.
— Но ты носишься с этим открытием, как ребенок с новой игрушкой. Все знают, что гарантий не существует. Все дело в риске. А сейчас он стал неприемлем. Или ты думаешь, что, если поймаешь одного действительного виновного преступника, воспоминания обо всех тех невинных мужчинах и женщинах, которых ты арестовал, поблекнут и исчезнут? Дело вовсе не в этой маленькой девочке, и ты прекрасно знаешь об этом.
— Ты ненавидела меня, когда я ходил по струнке и поддерживал политику партии. Но ты все равно ненавидишь меня, даже если я поступаю правильно.
Лев выключил фонарик. Ему не хотелось, чтобы Раиса видела, как он расстроен. Разумеется, она была права. Их судьбы оказались связаны неразрывно, и он не имел права с головой окунаться в это расследование, не заручившись ее одобрением. Кроме того, он находился не в том положении, чтобы спорить о моральных принципах.
— Раиса, я не верю, что нас когда-нибудь оставят в покое. Скорее всего, они выждут пару месяцев, в крайнем случае год, а потом арестуют меня.
— Ты не можешь знать этого наверняка.
— Они никогда не оставляют людей в покое. Наверное, сейчас они пытаются накопать на меня компромат. Может, они хотят, чтобы я сгнил здесь в забвении, прежде чем прикончить меня. Но у меня осталось мало времени. И я хочу провести его с пользой, пытаясь найти человека, который натворил все это. Он должен быть пойман. Я понимаю, что тебе от этого не легче. Однако ты все еще можешь уцелеть и выжить. Перед самым моим арестом они усилят слежку. И в этот момент ты должна пойти к ним, скормить им какую-нибудь сказку обо мне и сделать вид, будто предаешь меня.
— А что прикажешь делать до того момента? Сидеть в нашей комнате и ждать? Лгать ради тебя? Прикрывать тебя?
— Прости меня.
Раиса гневно тряхнула головой, развернулась и зашагала обратно к городу. Оставшись один, Лев вновь включил фонарик. Сил у него не осталось, движения стали вялыми и заторможенными — он вдруг утратил интерес к расследованию. Неужели все его усилия действительно напрасны и он лишь обманывает себя? Он не успел уйти далеко, когда снова услышал скрип снега под ее шагами. Раиса возвращалась.
— Ты уверен, что этот человек уже убивал раньше?
— Да. Если мы найдем новую жертву, дело вновь будет открыто. Улики, собранные против Варлама Бабинича, связаны только с этой девочкой. А если обнаружится вторая жертва, дело против него развалится.
— Ты говорил, что этот юноша, Варлам, не способен обучаться. В таком случае он — прекрасная кандидатура, чтобы повесить на него любое преступление. С таким же успехом они могут обвинить его в обоих убийствах.
— Ты права. Такая опасность существует. Но второй труп — это единственный шанс для меня добиться повторного расследования этого дела.
— Итак, если мы найдем еще одно тело, ты начнешь следствие. А если не найдем ничего, ты пообещаешь мне оставить его в покое.
— Да.
— Договорились. Ну, показывай, куда надо идти.
Потоптавшись на месте, они неуверенно двинулись дальше в лес.
Они шагали бок о бок примерно с полчаса, когда Раиса показала на что-то впереди. Их путь пересекали следы, ребенка и взрослого, тянувшиеся почти параллельно друг другу. Признаки борьбы и сопротивления отсутствовали. Ребенок явно шел сам, добровольно. Отпечатки взрослого были огромными и глубокими. Это был высокий грузный мужчина. А вот следы ребенка едва отпечатались на снегу. Значит, он был совсем еще маленький.
Раиса повернулась ко Льву.
— Они могут вести в какую-нибудь местную деревушку.
— Могут.
Раиса все поняла. Лев твердо намеревался пройти по ним до конца.
Они шли уже довольно долго, но ничто не указывало на то, что это — те самые следы, которые они ищут. Лев уже начал склоняться к мысли, что Раиса оказалась права. Может, объяснение найдется самое простое и невинное. И вдруг он остановился как вкопанный. Снег впереди был примят, как если бы там кто-то лежал. Лев двинулся вперед. Следы ног стали беспорядочными, словно здесь происходила борьба. Взрослый явно отошел в сторону, а ребенок попытался вернуться по своим следам обратно, и его отпечатки ног были неровными и смазанными — он бежал. Судя по всему, вот здесь он упал — на снегу остался отпечаток ладони. Но он вскочил на ноги и побежал дальше, пока не упал снова. И вновь создавалось впечатление, что он с кем-то боролся, хотя оставалось непонятным, с кем именно: других отпечатков ног не было. Как бы там ни было, ребенок вновь поднялся и опять побежал. Его следы буквально кричали об отчаянии. А вот отпечатков ног взрослого человека нигде не было. Но они появились через несколько метров. Из-за деревьев вынырнули глубокие, вдавленные следы. Но что-то было не так — взрослый метался из стороны в сторону, неуверенно приближаясь к ребенку. Бессмыслица какая-то. Отойдя довольно далеко от малыша, взрослый вдруг передумал и, виляя из стороны в сторону, опять побежал к нему. Судя по следам, он догнал его сразу за ближайшим деревом.